В христианстве в понятии смерти прослеживается момент двойственности. Смерть может быть признана величайшим злом, так как приводит к физическому уничтожению человеческого «Я», либо становится величайшим благом, поскольку означает переход в мир, в котором человеку дается вечное блаженство в загробной жизни исходя из его добрых деяний. На основе этой веры христианство дает человеку представление и знание о смерти как о переходе из земной жизни в жизнь вечную. По ветхозаветному положению «день смерти лучше дня рождения». Хотя не все так просто. Уже в новозаветной заповеди Христос не всем гарантирует блаженство, прямо указывая, что «... я имею ключи от ада и смерти».

Богочеловеческая сущность христианства проявляется в том, что бессмертие личности как целостного существа мыслимо только через воскресение. Путь к нему открыт искупительной жертвой Христа через Крест и Воскресение. Это сфера тайны и чуда, ибо человек выводится из сферы действия природно-космических сил и стихий и ставится как личность лицом к лицу с Богом, который тоже есть личность.

Следовательно, целью жизни человека-христианина является движение к вечной жизни. Без осознания этого земная жизнь превращается в сон, в пустую и праздную мечту, в мыльный пузырь. В сущности, она есть только приготовление к жизни вечной, которая не за горами для каждого. Поэтому и сказано в Евангелии: «Будьте готовы, ибо, в который час не думаете, придет сын Человеческий». Чтобы жизнь не превратилась «…в пустую и глупую шутку», необходимо всегда помнить о смертном часе. Смерть — это не трагедия, а переход в мир иной, где уже обитают мириады душ, добрых и злых, и где каждая новая приходит на радость или муку. По образному выражению одного из нравственных иерархов Церкви, «умирающий человек — заходящее светило, заря которого уже блещет над другим миром». Смерть разрушает не тело, а тленность его, и поэтому она — не конец, а начало жизни вечной. Только после смерти физической возможно спасение души.

Отсюда можно сделать кажущийся парадоксальным вывод о том, что «биологическое бессмертие — не благо, а наказание». Но парадоксален он только на первый взгляд. Христианские источники дают ответ и на него. Вспомним образ Агасфера, Вечного Жида, который был наказан Христом за то, что когда изнемогающий под тяжестью креста Иисус шел на Голгофу и захотел отдохнуть, то стоявший среди других Агасфер сказал: «Иди, иди…». За это он и был покаран — ему навсегда было отказано в покое могилы. Агасфер был обречен на биологическое бессмертие. Из века в век обречен он скитаться по миру, дожидаясь второго пришествия Христа, который один может лишить его «постылого бессмертия». Вечному Жиду нет покоя, он ищет смерти, но она ему недоступна. И в этом его трагедия. В бессмертии Агасфера — смысл Божьего наказания.

Христианство в понимании смерти отказывается от роли разума, рационально-теоретического знания и полностью отдается во власть веры. Христианская доктрина не только удерживала в течение столетий монополию в решении проблемы жизни и смерти, она также оказала огромное влияние на осмысление этой проблемы во все эпохи, которое либо шло в русле идей христианства, либо выступало как попытка их преодоления.

В социуме, а равно и в среде медиков дискуссионные во просы о жизни и смерти нашли свое концентрированное выражение в отношении к искусственному лишению жизни: убийству, самоубийству и их разновидности — эвтаназии.

Корни эвтаназии уходят в далекое прошлое. По мнению Г.Ш. Чхартишвили (2003), «Человек научился лишать себя жизни задолго до того, как изобрел колесо и покорил огонь». Древние религии, язычество и буддизм не препятствовали этому, а наоборот, приветствовали. Там, где условия жизни были наиболее суровыми (холод, голод, дефицит шкур для набедренных повязок и т. п.), самоубийство людей, не способных себя прокормить, было своеобразной нормой поведения.

Тит Ливий описывал то величавое спокойствие, с которым галльские и германские варвары кончали с собой. В языческой Дании воины тоже считали позором закончить свои дни от болезни в постели. Известна истории и готская «Скала предков», с которой бросались вниз немощные старики. Об испанских кельтах, презирающих старость, известно, что как только кельт вступал в возраст, следующий за полным физическим расцветом, он кончал жизнь самоубийством. Старики острова Кеос пили цикуту. Немощных от старости японцев их же отпрыски уносили умирать на гору Обасутэяма, что в переводе означает «гора, где оставляют бабушек». Эскимосы, чувствуя приближение старости, уходили замерзать в тундру. Кстати, этот обычай сохранился у некоторых эскимосских родов до нашего времени. Известен пример из новой истории, когда христианскому миссионеру удалось уговорить их отказаться от такого варварского обычая. Когда же миссионер спустя несколько лет вернулся к своей пастве, выяснилось, что весь род вымер — новообращенным эскимосским христианам,

Therapia № 10 (51) 2010 77

Истоки

увеличившим численность своей популяции за счет стариков, просто не хватило пропитания.

Обычаи, которые предписывали престарелому или больному человеку покончить с собой, в случае отказа от их исполнения лишали его уважения соплеменников, погребальных почестей и т. п. Это «свободное», на первый взгляд, соблюдение обычая было в действительности достаточно жестко регламентировано в языческих сообществах. Исследуя явление самоубийства в древних культурах, можно прийти к выводу, что самоубийства были чрезвычайно распространены, при этом на первом месте среди всех его возможных мотивов стояло самоубийство по причине преклонного возраста и болезней.

Но чем «сытнее» жила первобытная община, тем строже она относилась к такому финалу жизни. У племен Нигерии, Уганды и Кении самоубийство считали безусловным злом, причем отвечать за него приходилось родственникам усопшего, которые приносили искупительную жертву, а заодно и сжигали жилище «преступника».

В Древней Греции было даже «государственное регулирование» неестественных смертей. Самоубийство санкционировал орган власти — ареопаг. В городах Эллады имелись даже специальные запасы ядов для этих целей. Тех же, кто ушел из жизни «самовольно», без разрешения ареопага, карали посмертным поношением. Так, в Афинах и Фивах трупу самоубийцы отсекали руку, которую хоронили отдельно.

Несмотря на эти традиции, против такой активной эвтаназии не побоялся выступить отец медицины Гиппократ (600 г. до н. э.). В его «Клятве» прямо указано: «…я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не укажу пути к осуществлению подобного замысла».

Но общество не поддержало Гиппократа. Кому нужны немощные старики, не способные себя прокормить? Современники отца медицины — Платон, Сократ и Аристотель — полагали, что умерщвление слабых, нежизнеспособных и безнадежных путем «легкой смерти» является естественным и полезным. Так что Гиппократ остался в меньшинстве. Кстати, и сам Сократ окончил свой жизненный путь преждевременно, выпив цикуту.

В Римском праве запрет на самоубийство свободных граждан был закреплен законодательно, но признавались обстоятельства, оправдывающие его. Законным считали уход из жизни в случае «горя, болезни, скорби» или «невыносимости жизни».

В буддизме, где отречение от жизни до сих пор само по себе считается «образцовым», возрастные и физиологические «критерии» для самоубийства практически отсутствуют. Самоубийство в буддийской культуре является видом религиозного обряда, и это неудивительно, ибо высшее блаженство и желанная цель жизни находятся вне этой жизни — в «небытии» (нирвана). Виды само убийства, принятые в буддийской культуре, различны. Их выбор зависел от конкретной причины, секты, страны и эпохи. Это и голодная смерть, и утопление в водах «священных рек», и вспарывание живота своего собственными руками.

После распространения современных религий (христианство, иудаизм, ислам) закрепился запрет на любые формы самоубийства. Запрет касался и участия в самоубийстве помощников. В основе христианства (в законах Моисеевых) лежит постулат о том, что жизнь священна и неприкосновенна. На нее никто не имеет права посягать, в том числе ни врач, ни сам человек. Именно в этом заключается смысл библейской заповеди «Не убий». Именно этот постулат и должен считаться обоснованием христианством отрицательной оценки эвтаназии.

Такие же четкие рекомендации христианство дает и врачам. В соответствии с канонами иудейско-христианской этики все врачи перед началом своей практики должны были подписать клятву. Среди требований в клятве есть следующее: «Обязуюсь никому не давать смертельного лекарства, несмотря на просьбы и уговоры».

Христианство считает, что эвтаназия является прямым нарушением Божьего закона. У Бога есть план в отношении каждого чело-

века, который выражается в понятии Божественного Провидения. Если человек (врач) вторгается в этот план, то, следовательно, он хочет присвоить себе роль Бога, тем самым посягая на Его власть. Эвтаназия является прямым посягательством на понятие всего святого, она оскверняет и жизнь, и смерть, отвергает самого Бога. Жизнь христианина по своей сути есть жизнь сына, который принимает все, что посылает ему Отец. Для христиан смерть такова, какой ее посылает им Бог, в тот момент и таким образом, как это Ему угодно, поэтому церковные наставления позволяют неизлечимо больному лишь молить Бога о приходе смерти-избавительницы.

Повторяем, библейское «Не убий» неразрывно связано с отрицательным отношением христианства к самоубийству. Церковь говорит об обреченности самоубийц на вечную гибель, отказывает им в погребении по христианскому обряду. Жесткость христианского отношения к самоубийству вообще и к эвтаназии в частности связана с «жизнеобеспечивающими основаниями социального бытия человека». И в этом одна из причин триумфа христианства. Даже такой его противник, как Ф. Ницше, признавал, что одна из причин социального признания христианства коренилась именно в его бескомпромиссной борьбе с «неуемной жаждой самоубийства, ставшей столь распространенной ко времени его (христианства) возникновения».

Но и здесь не обошлось без «ревизионистов». Так, Питер Сандерс считал, что Библия содержит два примера добровольной эвтаназии. В первом случае Абимелех, полагая, что он смертельно ранен (перелом черепа от удара жерновом по голове), просит своего оруженосца убить его. Эта просьба была выполнена, и израильтянский лидер, таким образом, избежал унижения быть убитым женщиной. Здесь смерть рассматривается как кара Абимелеха за убийство им своих семидесяти братьев, но осталось неизвестным, что случилось, если вообще что-то случилось, с его оруженосцем.

Во втором примере некий Амалекайт провел эвтаназию, когда расправился со смертельно раненым Саулом, оставшимся в живых после неудачной попытки самоубийства. «Случилось так, что я был на горе Джилбоа, — говорил молодой человек, — …и там стоял Саул, опираясь на свое копье, и колесницы с наездниками были почти возле него. Увидав меня, он закричал, и я спросил его, что я могу сделать, и он сказал: «Cтань надо мной и убей меня. Я ужасно мучаюсь, хотя все еще дышу». Так я и сделал, потому что знал, что упав, он уже не сможет подняться» (2 Самуил 1: 6–9).

Интересна реакция короля на этот поступок: «Почему не побоялся ты поднять руку на божьего помазанника?», — спрашивает он и затем приказывает казнить Амалекайта (2 Самуил 1:14). Так восторжествовала ли справедливость?

Важно отметить, что в трактовке Библии убийство Саула, даже из сострадания, явилось тяжким преступлением, караемым смертью, несмотря ни на ужасную боль (возможно, от перитонита?), ни на близкую неминуемую смерть, и, что самое важное, несмотря даже на личную просьбу Саула быть убитым. Исполнитель эвтаназии достоин смерти.

Еще один широко известный библейский пример «убийства из сострадания» — удар копьем, нанесенный центурионом Гаем Кассием (Лонгином) Христу, чтобы прекратить его страдания во время распятия. В Евангелии от Иоанна написано: «Один из воинов копьем пронзил Ему ребра, и тотчас истекла кровь и вода». В этом случае судьба «исполнителя» несравнима с судьбой убийцы Саула. После «удара милосердия», а фактически акта эвтаназии, Гай Кассий не был наказан, а получил излечение от катаракты, стал христианином и был в дальнейшем почитаем как герой и святой.

По мнению другого «ревизиониста», историка-теолога Г.Ш. Чхартишвили, в Священном Писании не только нет прямого запрета суицида, но, более того, содержится семь случаев его описания. Так, например, богатырь Самсон обрушил на головы врагов-филистимлян строение и погиб вместе с ними («И сказал Самсон: умри, душа моя, вместе с филистимлянами!»). Даже самоповеше-

78   Therapia № 10 (51) 2010

Истоки

ние Иуды в Священном Писании, в общем-то, не осуждается, а просто сообщается: «И, бросив сребреники в храме, он вышел, пошел и удавился».

Как бы то ни было, но современная Церковь осуждает врача, если он принимает участие в эвтаназии. Православный богослов В.И. Несмелов писал: «Ведь физическая смерть человека является не переходом в новую жизнь, а последним моментом действительной жизни. Этого рокового смысла смерти никогда и ни в каком случае не может изменить вера в бессмертие человеческого духа, потому что если по смерти человека дух его и будет существовать, то жить-то человеческой жизнью он все-таки не будет».

По мнению христианских богословов, социальное предназначение медицины всегда заключалось в борьбе за действительную человеческую жизнь. «В самом деле, — писал о. Сергий Булгаков, — разве не может и не обязан человек исцелять болезни всякого рода и разве он этого не делает? И разве уже исчерпаны все для этого возможности, или, напротив, они все более расширяются? Может ли далее это целительство, которое есть, конечно, борьба со смертью, хотя ее и не побеждающая, но все же отдаляющая, остановиться перед тем, чтобы не исторгать из когтей смерти ее преждевременные жертвы?».

В борьбе со смертью, а не в пособничестве ей, по сути дела, и заключается нравственная сверхзадача медицинской науки и врачевания. Стремление решить эту сверхзадачу, несмотря на ее неразрешимость, всегда вызывало в обществе уважение и доверие к врачу. И наоборот — если эвтаназия будет принята обществом, то система здравоохранения неизбежно «породит» систему смертеобеспечения?

Так что однозначного решения сегодня нет. Как бы то ни было, но с легкой руки Ф. Бэкона общество разделилось на тех, кто за, и тех, кто против.

А что же происходит сегодня? Какова реальная ситуация?

Опустим широкоизвестные факты об истории эвтаназии, напомним лишь некоторые из них. В конце ХХ века — это дело д-ра Джека Геворкяна, бывшего патологоанатома. К 1990 году он в течение 10 лет ассистировал при добровольной эвтаназии у 92 больных, при этом его трижды безуспешно пытались привлечь к судебной ответственности. Имя его было предано анафеме с церковных амвонов, однако он «…продолжал бросать открытый вызов властям и американским законам». По его мнению, никто не имеет право запретить эвтаназию у желающих «легкой смерти». Кроме того, он дошел до того, что даже смертную казнь преступников стал называть не иначе как «чудовищное расточительство», поскольку «у них можно забирать органы для их рационального использования», а на них самих проводить медицинские эксперименты.

Другой медицинский убийца, британский врач Гарольд Шипмен, убил 265 человек. К такому выводу пришла специальная комиссия министерства здравоохранения Великобритании, изучившая медицинские записи за его 20-летнюю работу. Особенностью деятельности Г. Шипмена было то, что он заставлял пациентов изменять завещание в свою пользу. Налицо состав для квалификации преступления как умышленного убийства из корыстных побуждений. Но это — классические примеры активной эвтаназии. К счастью, их немного.

Намного сложнее проблема пассивной эвтаназии, то есть прекращения поддерживающего жизнь лечения (намеренного отключения оборудования, обеспечивающего жизнь, или отказ от каких-либо поддерживающих жизнь медицинских процедур), особенно если в перспективе теоретически прогнозируется лишь биологическая, а не социальная реабилитация вследствие гибели клеток мозга. Эта проблема сложна и потому, что тяжело и мучительно больной человек нередко не в состоянии адекватно оценить свое состояние. А как может выразить свою волю пациент, жизнь которого поддерживают с использованием специальной аппаратуры? В таких случаях речь может идти только о решении, исходящем от других лиц, что привело к появлению термина «принудитель-

ная эвтаназия» (euthanasia compulsory). Чем же отличается она от умышленного убийства? Всегда ли это решение безальтернативно? Не кроется ли за таким решением преступный умысел родственников, персонала или, к примеру, специалистов-трансплантологов?

Классическим примером является опыт лечения и попытки эвтаназии Карен Анн Квинлап, которая в автокатастрофе получила тяжелую травму головы, приведшую к гибели головного мозга. Родители пациентки после отказа врачей прекратить искусственную вентиляцию легких через суд добились разрешения на отключение аппаратуры. После отключения аппарата искусственной вентиляции легких пациентка задышала самостоятельно и прожила еще 8 лет. Казуистика? Может быть. Но этот случай еще раз подтверждает, что до сих пор в определении прогноза жизни «не найдено объективного мерила».

Но опустимся на «грешную землю». Реальность сегодня такова, что эвтаназию применяют повсеместно, причем независимо от того, разрешена она законом или нет. По данным Американской медицинской ассоциации, в больницах США ежедневно умирают 6 тысяч человек, причем часть из них уходят из жизни добровольно с помощью медперсонала. В отделении интенсивной терапии госпиталя Сан-Франциско у 5% больных смерть наступила в результате отключения системы жизнеобеспечения. Обращает на себя внимание тот факт, что это решение принимал врач совместно с семьей пациента, в то время как обязательным условием эвтаназии является информированное добровольное решение самого больного.

По некоторым, маргинальным, оценкам, до 40% всех смертей больных людей наступает в результате принятия медиками решений о прекращении жизни либо путем отказа от лечения, либо с помощью лекарств, ускоряющих ее наступление. И это — только вершина айсберга. Ряд экспертов считают, что в странах, где эвтаназия запрещена, где нет гласности, а значит, законной защиты от неправомерного применения эвтаназии, положение еще хуже. Масла в огонь подливают периодически звучащие саморазоблачения. Например, бывший директор ООН по медицине американский врач Майкл Горвин недавно признался, что помог уйти из жизни 50 своим больным.

А как обстоят дела там, где эвтаназия законом не запрещена? За 2000 год в Нидерландах было официально зафиксировано 2123 случая эвтаназии. С просьбой помочь в уходе из жизни к врачам обратились 1893 больных раком. Остальные умерщвленные страдали нервными, легочными, сердечно-сосудистыми заболеваниями, а также СПИДом. Однако еще больше больных совершили эвтаназию у себя дома, и поэтому, как полагают аналитики, множество случаев эвтаназии остались за рамками статистики, так как врачи не заявляли о них, опасаясь преследования.

Либеральные законы Швейцарии привели к возникновению понятия «туризм для эвтаназии». Известность приобрела компания «Dignitas» в Цюрихе, которая помогает всем желающим покинуть этот мир. Только в 2001 году клиентами компании стали 50 самоубийц. По оценкам экспертов, число членов «Dignitas» достигло 1700 человек. Особую обеспокоенность властей вызывает то, что звтаназию абсолютного большинства клиентов компания осуществляет в первый день приезда в Швейцарию потенциального самоубийцы, причем без анализа врачебных заключений. Это приводит к тому, что помощь в уходе из жизни получают не только те, кто страдает неизлечимыми заболеваниями, но и просто психически неуравновешенные лица. Цюрих постепенно становится «всемирной столицей эвтаназии».

Проблемы. Противоречия. Вопросы, причем на большинство из них нет однозначного ответа.

Бросается в глаза несколько элитарный подход общества в оценке эвтаназии. Так, с одобрением была принята эвтаназия 37-го президента США Ричарда Никсона. После первого инсульта он написал обращение к лечащим врачам с просьбой не прибегать к искусственным методам продления его жизни в случае повторения кровоизлияния в мозг, когда он не сможет выразить свою волю.

Сознательно прекратил принимать лекарства после консультации с личным врачом и составления завещания президент Франции

Therapia № 10 (51) 2010   79

Истоки

Франсуа Миттеран, у которого была последняя стадия рака. И в этом случае в прессе отмечалась мужественность именитого больного, желание быть хозяином собственной судьбы. Хотя, по большому счету, безвестная и никого не трогающая, кроме матери, смерть маленького существа от голода где-нибудь в Африке или в отечественной Пентихрюковке и пышные похороны всемирно известных лидеров перед лицом вечности не имеют различий. Так же, как и не должно быть дифференцированного отношения к эвтаназии. Явление либо есть, либо его нет. В этом смысле глубоко прав английский поэт Д. Донн, сказавший, что «смерть каждого человека умаляет все человечество, и поэтому никогда не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по тебе».

Вместо эпикриза

Спор между противниками и сторонниками эвтаназии бесконечен. По мнению Г.Ш. Чхартишвили, циничному, но остроумному, этот спор «… представляет собой не что иное, как «имущественный конфликт» из-за права собственности на жизнь».

Примирения сторон не будет до тех пор, пока социум не решит, кем является человек по отношению к собственной жизни — владельцем или сторожем? Если владельцем, то он волен поступать так, как ему заблагорассудится, если сторожем, то какое-то время он может «разворовывать» имущество, но затем настоящий хозяин (Бог) может и сурово спросить.

В 1994 году в газете «Российские вести» было опубликовано открытое письмо больного Федора Макеевича Шапкина «Убейте меня»:

«Обстоятельства сложились так, что я должен умереть от болезни тяжелой мучительной смертью. Я попросил лечащего врача предупредить тяжелую смерть искусственно вызванной легкой безболезненной смертью. Он отказался: «Не имею права»; «Подсудное дело» и т. п. Собака моего знакомого тяжело заболела. Знакомый отнес пса в ветлечебницу. Там сделали собаке укол, и она спокойно уснула навеки. К собакам у нас более гуманное отношение, чем к людям. Из-за собачьей преданности? В Индии обожествляют коров. У нас — собак. И черт меня дернул родиться в Советском Союзе. А может быть, нужно было родиться собакой? Будет ли у нас когда-нибудь принят закон, дающий право гражданам России на легкую безболезненную смерть?».

Ф. Шапкин

Это не письмо, это крик отчаяния без надежды. Он никому не адресован, поэтому касается всех. Человек просит врачей убить себя из милосердия — не потому, что не страшна смерть, а потому, что страшней всего — страх мучений умирания в одиночестве.

Отчаявшись и не веря в возможность (а может, и в желание) врачей оказать ему эффективную помощь по-человечески с достоинством уйти из жизни, Федор Макеевич Шапкин просит о последнем милосердии — безболезненно убить себя. В научной и юридической литературе такие действия врачей называются активной эвтаназией.

Лечащий врач совершенно прав, поскольку по российскому законодательству, так же, как и по законам Украины, активная эвтаназия трактуется как преступление — умышленное убийство. Постсоветские государства — это не маленькая Голландия или законопослушная Швейцария. Кстати, даже в США, с их доведенными до абсурда принципами свободы личности и тотальной «демократии», не торопятся повсеместно легализовать эвтаназию.

Чем опасна легализация эвтаназии у нас, особенно с учетом реальной ситуации?

Во-первых, в стране наблюдается разгул преступности, и существующий правопорядок и судопроизводство не способны защитить гражданина даже от явно бандитских посягательств, совершающихся открыто среди дня. В этой ситуации создание эффективной защиты пациентов от преступного использования права на активную эвтаназию представляется реально неосуществимой задачей.

Во-вторых, в отличие от стран Запада, в Украине только-только зарождается правовая база здравоохранения. По пальцам можно

80 Therapia № 10 (51) 2010

пересчитать юристов, которые хотя бы немного ориентируются в медицине и понимают необходимость создания медицинского права, а не прикрываются мифической «Клятвой Гиппократа» или демагогическими, чисто декларативными морально-этическими принципами «Присяги Советского врача», а точнее, полного медицинского бесправия. Пора признать, что сегодня нет многих необходимых законов и тем более системы, которая бы обеспечивала их работу в реальных условиях отечественной медицины. У судов нет опыта слушания дел, касающихся сложных медицинских проблем, так же как у врачей и пациентов нет опыта защиты своих прав через суд. Вне рамок эффективно действующего правопорядка в здраво охранении преждевременно ставить вопрос о легализации активной эвтаназии. Так что, как говорил живой классик из парламента: «Маємо те, що маємо».

Но все же… Но все же…

Если право не говорит о явлении, это не значит, что оно отсутствует. Есть у нас в стране такое явление, как эвтаназия, или нет? Отбросим лукавство и ханжество. Не даром древние называли врача «ассистент смерти». Разве рвение сегодняшних «ассистентов смерти» не проистекает из сострадания, чувства гуманного, христианского, точнее — общерелигиозного, даже инстинктивного?

Наиболее чувствительные люди во все времена с ужасом смотрели на страдания безнадежно больного. И во все времена, поняв, что ему не выкарабкаться, а боль все нарастает, живучий пациент просил смерти. Со слезами молил умирающий Тургенев друзей: «Вы будете мне большим другом, если дадите мне пистолет!». Но не получил его — мораль того времени осуждала само убийство безусловно. Агония несчастного, умирающего от ракового поражения спинного мозга писателя была чудовищно тяжелой и долгой. Он кричал, бился, сутки шли за сутками, а смерть не приходила. Оставалась только одна боль — без конца и без края…

Доктора и особенно близкие безнадежно больного, уходящего человека страшно мучались, глядя на него. Тертые медики (излишняя сентиментальность этой профессии не свойственна), и те не выдерживали, и хоть шепотом, но начинали призывать облегчение в любой форме. Это все, что разрешено медику.

Врачи древности очень хорошо понимали проблему агонии, долгого умирания и часто носили при себе яд — не для больного, для себя, на тот случай, если собственная агония затянется. И хотя в старину жизнь не была длинной, люди кончали с собой, предпочитая легкую смерть тяжелой.

Сегодня мы наблюдаем величайший парадокс развития веры — идеи эвтаназии ныне воскресли именно вследствие изменений, которые претерпевает религиозное мироощущение. Людям верующим и имеющим доброе сердце до такой степени стала ненавистна идея незаслуженного страдания, что они все чаще поднимают голоса в защиту права человека на избавление от него. Там и тогда, когда уже нет надежды.

По их мнению, цивилизованный мир не молодеет, а стареет. Средний возраст в развитых странах увеличивается — медицина все же делает успехи. Качество жизни улучшилось настолько, что позволяет наконец задуматься о проблеме исхода всерьез. Например, в таком ракурсе: прожив долгую жизнь и насладившись ею, мы имеем право распорядиться ее тяжким остатком, а не прихватывать с собой на тот свет еще и последние страдания. Или в таком: «…раз смерть неизбежна, ее нужно сделать максимально комфортной».

В отношении к эвтаназии сегодня нет ничего правого и неправого. Может быть, она — «…аварийный выход. Только прибегать к нему без нужды не стоит. Если за окном есть пожарная лестница, это еще не значит, что по ней всякий раз следует выбираться из квартиры на улицу. Выходить надо не через окно, корячась, пыхтя и пачкаясь в штукатурке, а цивилизованно, через дверь».

Но если человек полез в окно, потому что в доме начался пожар и оставаться не было никакой возможности? Кто же его осудит?