Триумфальный и по-своему трагический жизненный путь Сергея Сергеевича был во многом предопределен свыше. Он родился в Москве в семье богатых купцов и промышленников, но не в то время, а на изломе эпох — в период булгаковской «разрухи-старухи с клюкой». Одаренный от природы невероятными способ­ностями к хирургии и получивший великолепное классическое образование, тонко разбиравшийся в литературе и живописи, читавший с листа партитуру, он часто был вынужден не творить, а страдать от окружения.

Карьера молодого хирурга Юдина в 20-е годы ХХ века складывалась также, как и у большинства его современников. Разруха, приспособленные под больницы помещения, недостаток знаний и огромная практика, причем патология была самая разнообразная и крайне запущенная.

В небольшом земском подмосковном санатории Захарьино (кстати, построенном на деньги оболганного и гонимого коллегами профессора Г.А. Захарьина, но это уже совсем другая история) Юдину пришлось заниматься костно-суставным туберкулезом и патологией желудка, эмпиемами плевры и нагноениями при застарелых переломах. Он доставал инструменты и аппаратуру, оборудовал кабинеты, оснащал лаборатории. Работал хирургом, рентгенологом, рентгенотехником, снабженцем и столяром. Регулярно ездил в Москву для работы в библиотеке и даже добрался до знаменитой в Европе клиники Зауэрбруха.

В итоге уже в 1924 г. на ХVI Всероссийском съезде хирургов в Москве земский хирург Юдин доложил о 34 случаях торакопластики по Шеде — уникальный по тем временам материал. «Это был не только мой дебют на всероссийских съездах, но и первый безусловный успех», — вспоминал он впоследствии. Вот в этом-то и был он. Его предназначение — играть сольные партии. Ему, как артисту, были важны аплодисменты… Но премьера была несколько омрачена стычкой с уважаемым всеми патриархом хирургии, профессором И.И. Грековым, который покритиковал увлечение молодых хирургов такими калечащими операциями, на что Юдин достаточно хлестко парировал: «… больным все равно, какой возраст хирурга…» и еще «…лучше жить без ребер, чем умирать с хорошим торсом». Ох уж этот юношеский максимализм! На этот раз Юдину повезло. Его спасло то, что И.И. Греков не был злопамятным и мстительным. Впоследствие они даже стали друзьями.

Работа, проведенная С.С. Юдиным в Захарьино, не пропала даром. Земская больничка превратилась в солидное учреждение. Но на все хорошее всегда найдется претендент. Так и произошло. «Оценив» достижения Юдина, нарком Н.А. Семашко, приехавший в санаторий с заведующим туберкулезной секцией наркомздрава Мунблитом, попросту закрыл в нем отделение хирургии, оставив Сергея Сергеевича без места работы, причем даже не поставив того в известность, и вообще в его отсутствие в клинике. Достижения обернулись безработицей.

Но это было только началом учебы не в меру энергичного врача. Следующий урок выживания Юдин получил в Серпухове, куда был официально направлен на свободную вакансию хирурга в больницу на Коншинских фабриках. Дело в том, что в то время в Серпухове уже более 20 лет практиковал достаточно известный хирург А.Г. Залога, правда, он работал в другой больнице — Варгинской. Появление конкурента явно не устраивало тамошних врачей, и они сделали все возможное, чтобы избавиться от Юдина. Самым весомым, беспроигрышно подействовавшим на щепетильного и интеллигентного эскулапа, был призыв к его совести, что «негоже идти на живое место». Юдин сдался и побрел пешком на вокзал.

Повторно С.С. Юдин переехал в Серпухов в 1922 г. и проработал там хирургом фабричной больницы до 1928 г. Уже в 1925 г. он был удостоен премии им. Ф.А. Рейна за свою первую монографию о спинномозговой анестезии. Полученные премиальные деньги он использовал для поездки на полгода в США, в том числе и в Рочестер, в знаменитые клиники Мейо. Там, восхищенные его руками и талантом, владельцы лучших хирургических клиник уговаривали его остаться навсегда на любых условиях. Но он был патриотом и вернулся на родину. Кстати, за операции, выполненные у Мейо, Юдину заплатили, и немало. Эти средства он не потратил на себя, а закупил инструменты и аппаратуру для фабричной больницы в Серпухове, где тогда работал, но довести оборудование удалось только до границы СССР, до Себежа. Все закупленное было конфисковано на таможне.

В 1929 г. в жизни Юдина начался новый этап, связанный с институтом Склифосовского, куда его пригласили на должность главного хирурга. Появились новые проблемы. Уже тогда был порочный принцип руководства клиническими учреждениями — одновременно существовали должности директора и главного специалиста. Так и в институте Склифосовского, где сошлись два лидера — беспартийный главный хирург С.С. Юдин и директор, воспитанник казанской школы, большевик с 1903 г. П.Н. Обросов. Причем оба были опытными хирургами, отличались крутым нравом, стремились к единоначалию и не терпели друг друга. Конфликты были неизбежны. Правда, период «холодной войны» между ними продлился недолго. Профессор П.Н. Обросов 27 августа 1937 г. был арестован. Талантливый хирург, соавтор одного из первых учебников «Частная хирургия», убежденный старый большевик и революционер, был объявлен «врагом народа» и 15 марта 1938 г. на основании приговора Военной коллегии Верховного Суда СССР расстрелян.

Страшное было время.

Наверное, не просто так судьба привела С.С. Юдина в институт имени Н.В. Склифосовского. Провидению было угодно, чтобы традиции милосердия и сострадания, изначально заложенные в этом учреждении создателями-меценатами, продолжил именно он. А история создания института действительно уникальна.

Все начиналось, как всегда в сказках, с мезальянса. Граф Николай Петрович Шереметев, возвращаясь с охоты, повстречал 6-летнюю крепостную Прасковью Ковалеву (Горбунову), которая гнала коров. И взрослый мужчина… потерял голову. Он взял шефство над Парашей. Стал обучать ее сценическому искусству в крепостном театре. Тогда такие театры были в моде. В 11-летнем возрасте она дебютировала на сцене, а всего через год исполняла главную роль Белинды в опере А. Саккини «Колония, или Новое поселение», причем на сцену она вышла уже не Ковалевой, а Жемчуговой. Роман графа Николая и крепостной актрисы развивался. Вначале семья Шереметевых и слышать не хотела о таком союзе, но в конце концов после смерти старого графа они открыто зажили в Кусково, хотя на бракосочетание разрешения императора получено не было. Но об этом позднее.

Семейную жизнь графа Николая омрачало лишь то, что Прасковья часто исчезала из дома по утрам, и он решил ее выследить. Оказалось, она тайком посещала Сухаревку, где толпились нищие, чтобы подать им милостыню. И тогда граф решил построить там Странноприимный дом для «облегчения страждущих, странников, престарелых, увечных и просто бедных, не имеющих денег на лечение».

Граф не на шутку увлекся созданием заведения. Это во многом помогло ему устроить и личную жизнь. Дело в том, что несмотря на то, что он дал вольную Прасковье и даже выправил документы о ее якобы дворянском происхождении от польского шляхтича Якуба Ковалевского, попавшего в плен к русским в конце XVII века, разрешения на неравный брак от двух государей — российского и польского получено не было. Обошлись благословением митрополита Платона, восхищенного устройством Странноприимного дома. К несчастью, брак продлился недолго. Прасковья умерла от чахотки, хотя злые языки поговаривали, что не обошлось без яда. Казалось бы — сказке конец?

Но случилось иначе. Граф завершил задуманное строительство. Знаменитый Кваренги сумел создать настоящий дворец. Левое крыло занимала богадельня (на первом этаже — мужское отделение, на втором — женское), правое — больница, а разделяла их великолепная Троицкая церковь, вокруг которой помещались все облагодетельствованные — увечные, старые и больные, получая через богослужение нравственное утешение и объединение.

В строительство Странноприимного дома, который впоследствии переименовали в Шереметевскую больницу, граф вложил по тем временам астрономическую сумму в 3 миллиона рублей плюс личный капитал Прасковьи, оставленный ею по завещанию. Еще 500 тысяч граф внес в Сохранную казну и предоставил доходы от своих вотчин в Тверской губернии. Кроме того, отпускался капитал «на приданое бедным московским невестам, голодающим, неимущим на погребение и т. п.». Граф завещал продать его дома в Петербурге и Москве на Воздвиженке и Никольской, если «означенного капитала не хватит на ежегодное содержание». Такие тогда были нравы у «кровавых графьев-мироедов». Кстати, в завещании сыну он написал: «Не знатность и не славу, а лишь благие дела можно взять с собой за двери гроба».

Несколько поколений Шереметевых свято соблюдали завещание и оставались попечителями Странноприимного дома вплоть до 1917 г. Даже в периоды «собственных стеснительных обстоятельств» они считали делом фамильной чести содержать больницу.

Революция ликвидировала название «Странноприимный дом» и предала забвению имя графа Шереметева, однако уникальная история больницы продолжилась. В 1919 г. здесь открылась Московская городская станция скорой помощи, а в 1923 г., по приказу первого наркома здравоохранения Н.А. Семашко, был организован Институт травматологии и неотложной помощи, который позднее стал называться НИИ скорой помощи им. Н.В. Склифосовского. Кстати, сам профессор-хирург Н.В. Склифосовский в этом институте не работал ни дня и к его созданию отношения не имел. Вот в таком необычном институте и стал работать главным хирургом С.С. Юдин.

В довоенные годы казалось, что он просто купался в славе. Он жил прямо в институте, в левом корпусе (традиционный дом лекаря со времен графа Шереметева), а его рабочий кабинет, со старинной мебелью из красного дерева в стиле жакоб, был на втором этаже операционного корпуса (правого). Институт был постоянно наполнен приезжими хирургами, творческой интеллигенцией — художниками, скульпторами, композиторами, режиссерами, военными, политиками. Да мало ли кто стремился посетить «Юдинскую Мекку». Это было не только полезно, но и престижно.

Вполне понятно, что такая, несколько богемная, жизнь главного хирурга института нравилась не всем. Но до поры до времени чудачества и манерность шефа окружающие были вынуждены терпеть. К этому предрасполагало несколько важных обстоятельств.

Во-первых, как хирург и ученый Юдин был гением своего времени, во-вторых, несмотря на его беспартийный статус, среди его пациентов было немало влиятельных людей, в том числе Н.А. Булганин, А.И. Микоян, и французский посол, и крупные партийные работники, и военачальники, а в-третьих, в клинике он был настоящим тираном, не допускавшим даже поползновений к нарушению его «единоначалия». Пункт первый правил поведения в институте: «Шеф всегда прав» — соблюдался свято. «Коллективные решения» он принимал, глядя в зеркало.

Он действительно был сильным и волевым человеком. Свою биографию он делал сам, зачастую на грани фола. Чего стоит хотя бы переливание трупной крови?!

В 1928 г. Юдин присутствовал на III Всеукраинском съезде хирургов, где профессор Владимир Шамов докладывал о своих удачных опытах по переливанию живой собаке крови собаки мертвой. Многие были изумлены результатами Шамова, но решительные шаги в клинике предпринял только Юдин. Дело было в том, что по правилам переливания крови донор был обязан пройти проверку на сифилис, а этот анализ занимал несколько дней. С живыми донорами проблем не было. А с трупом? Труп ждать не мог. Законодательный тупик? Но не для Юдина.

Выход был найден с «использованием служебного положения» и личных пороков подчиненных. Заведующий отделением патологической анатомии по долгу службы обязан сообщать куда следует о правонарушениях, профессор Арсений Р. был морфинистом, а Юдин как главный хирург распоряжался институтскими запасами обезболивающих. И случай (через 18 месяцев ожидания) представился.

«Я взыщу и вашу кровь, в которой жизнь ваша, взыщу ее от всякого зверя, взыщу также душу человека от руки человека, от руки брата его...» (Бытие. Глава 9. 5).

В институт Склифосовского 23 марта 1930 г. был доставлен молодой человек, перерезавший себе вены и потерявший много крови. Одновременно привезли умершего с такой же группой крови. И Юдин перешел Рубикон. В историю вошла его знаменитая фраза: «Пусть он лучше умрет от сифилиса, чем от потери крови!». Переливание прошло удачно, пациент был спасен. Врачи-патологоанатомы молчали как рыбы.

Объяснений с прокурорами избежать, конечно, не удалось, но это было потом… Кроме того, в этой непростой ситуации Юдина поддержали военные. Он сумел убедить их в важности такого ресурса, как посмертная кровь, в сохранении боеспособности армии. Опять подтвердилась правильность поговорки о том, что победителей не судят. Правда, не стоит при этом забывать и Оскара Уайльда, который сказал: «Стоит человеку выделиться из массы других, как у него появляются враги». Да он и сам давал повод для злых языков.

Нередко его поступки переходили грань понимания окружающими. Решил, что сын должен стать хирургом и заставлял 6-летнего мальчика, стоя на табурете, наблюдать за ходом операции, установил диагноз злокачественной опухоли у матери и сам произвел гастрэктомию, усомнился в честности оснований для возвращения сына с фронта в 1943 году — и навсегда от него отрекся. Призывал врачей бороться за жизнь пациента до последней возможности, а сам ввел смертельную дозу наркотиков при запущенном раке желудка своему другу, врачу Михаилу Д., поддавшись на уговоры его жены, тоже врача, дабы «не убивать его гастростомой (трубкой, введенной в желудок), а дать умереть счастливым человеком».

И все же были и исключения из правил. Иногда и «тиран» отступал. Еще в зените славы однажды ему пришлось публично извиняться перед анестезисткой, которую он ударил, когда та отвлеклась во время операции и вовремя не заметила коллапс у больного. Абсолютное влияние на Юдина имела его любимая операционная сестра Марина Голикова, пришедшая в институт в 1932 г. Он ее просто боготворил, да и она отвечала взаимностью — помогала систематизировать научные материалы, перепечатывала рукописи, сортировала почту, то есть была в курсе всех сторон жизни главного хирурга. Неслучайно провинившиеся сотрудники или просто просители стремились решать свои вопросы через нее. Так что значение ее в институте было огромным, и знала она немало.

Серьезным проколом было и то, что Сергей Сергеевич никогда не скрывал своего, мягко говоря, неодобрения государственного строя СССР и называл его достаточно презрительно — совдепия. Особенно в разговорах с иностранцами, общаться с которыми он любил. И, как стало известно потом, уже с конца 20-х годов в ОГПУ регулярно поступали донесения о его антисоветских взглядах и высказываниях, тем более что «органы» хорошо помнили, что он некоторое время служил в офицерском чине в царской армии. Другим серьезным компроматом считалось то, что, оставаясь на словах убежденным атеистом, он был крещен, а во время посещения богослужений в Елоховской церкви осенял себя крестом.

Непонятным для властей было и то, что несмотря на все соблазны, он отказывался вступать в ВКП(б) и принципиально оставался беспартийным. Мало того, он даже гордился этим! Для репрессивной машины в те годы хватало и меньших прегрешений, но его время еще не пришло. Золотые руки знаменитого хирурга были еще «слишком нужны» советской власти.

Первый звонок прозвучал для него в начале Отечественной войны. Многие ученики Юдина ушли на фронт, получили высокие должности в армейской медицине и генеральские погоны. А он оставался в институте Склифосовского в звании полковника с официальным статусом главного инспектора Красной Армии по хирургии. Даже тогда, когда трагической зимой 1942 г. (после его первого инфаркта) все руководство института спешно уехало в эвакуацию, а попросту говоря, разбежалось, прихватив имущество института.

Вот как сам С.С. Юдин описывал этот отъезд в письме в действующую армию от 5 февраля 1942 года ученикам-хирургам — Б.А. Петрову, Д.А. Арапову, А.А. Бочарову, Л.С. Островской, Д.И. Меркулову, В.А. Скоробогатовой, Л.А. Копцыловской, И.К. Клецкому, О.О. Виноградовой, О.А. Ставровской, Н.В. Хорошко.

«…К сожалению, в самую новогоднюю ночь я неожиданно, «не в шутку занемог». Случился инфаркт миокарда — штука скверная. Во-первых, чуть не умер, во-вторых, выбыл из активной работы на значительный срок и притом крайне невовремя, в-третьих, вследствие того же и мое послание к Вам тоже задержалось на месяц.

…Но прежде того разрешите совсем вкратце напомнить о тех довольно крупных переменах, кои произошли в нашем Институте со времени моего предыдущего послания к Вам.

1. Ночью 16.X после двухмесячной подготовки сбежали директор Якубсон со всей своей бандой, обокравши не только кассу, кухню, аптеку, цейхгауз, но даже больных. «Сии птенцы гнезда Якубсона» была компания из 26 отборных проходимцев и паразитов, вроде Корытного, Дорина, Писикова, Садкиной, Ландо, Ремма, Сорегина и т. п. Украдено было 15 тыс. из кассы, все золотые вещи, сданные больными на хранение, даже печать института, дабы фабриковать друг другу какие угодно удостоверения. Они увезли бензиновый бак с последней оставшейся автомашины.

Из моей клиники в ту ночь дезертировал Головинчиц, несколько позднее тоже ушла, не простившись со мной, Робинсон.

2. Утром 17.X мы избрали директором А.В. Русакова, который самоотверженно проработал с нами три недели, не выходя ни днем, ни ночью из палат, операционных и приемного покоя. Арсений Васильевич был снят с работы самым оскорбительным приказом вследствие бессовестных происков и интриг, даже доносов Мих. Ваза.

3. С 16.X весь Ин-т стал объединенной хирургической клиникой… Трудно передать кошмарное состояние 300 раненых, брошенных врачами Гориневской, сама старуха сбежала на сутки раньше своих ассистентов, добывши исподтишка от них для своего барахла полвагона».

Директор института Якубсон и его прихлебатели разбежались, а Юдин, немного оправившись от болезни, продолжал в Москве оперировать раненых. Но злые языки и это комментировали по-своему, распуская слухи, что враг близко, все уезжают, а он остается. Почему? Уж не собирается ли перебежать к немцам?

Но все оказалось гораздо проще. Во-первых, не такой был Юдин человек, чтобы убегать, а во-вторых, и властями для него была избрана другая миссия. Он был нужен в Москве для «себя любимых», как «лейб-хирург» и как известный на Западе человек, для, как сейчас бы сказали, пиара. Когда в Москву приезжали делегации союзников, их вели к Юдину. До сих пор ходит легенда, что когда жена Уинстона Черчилля посещала институт Склифосовского, то вазы с фруктами украдкой переносили из палаты в палату, чтобы пустить пыль в глаза высокой гостье.

Периодически С.С. Юдин выезжал на фронт, где учил военных врачей, проводил показательные операции. К сожалению, его разработки были рассчитаны на профессионалов очень высокого уровня, и далеко не все стали повседневными операциями в арсенале средних армейских хирургов.

Но прославился в армии Юдин даже не операциями, а, как обычно, эффектным ходом.

В 1945 г. в Вене у командующего войсками маршала К. на почве злоупотребления трофейными продуктами развилась кишечная непроходимость. Оперировать маршала, отличавшегося крутым нравом, к тому же любимца самого Сталина, не решался никто из генералов от медицины. И тогда заместитель главного хирурга Красной армии, хотя и не генерал, а всего лишь полковник Юдин, спас жизнь полководцу с помощью обыкновенной клизмы. Пикантно и то, что хирург за эту клизму получил гонорар от далеко нерядового члена партии — шикарную трофейную машину «Бьюик» (после ареста Юдина в 1948 г. она досталась Б.С. Розанову) и славу единственного, кроме Сталина, человека, способного сделать клизму самому свирепому маршалу К.

Но что-то уже происходило. Власти постепенно охладевали к академику.

Войну Юдин так и закончил полковником. Это было уже серьезным «звоночком». Он своевременно недооценил этот факт. А напрасно. Его вчерашние ученики уже сплошь генералы, за пять военных лет набрались опыта, привыкли к самостоятельности, сами стали маститыми хирургами, не уступая в регалиях Учителю. Но самое главное — они были преданы строю и пользовались неизмеримо большим доверием «власть предержащих», чем он. Они «попали в обойму». Потребность в Юдине у властей становилась все меньше. Мало того, его независимость и критическое отношение к партийным авторитетам все сильнее раздражали компетентные органы. Свою роль, без сомнения, сыграл и его конфликт с директором института Склифосовского — Б.В. Нифонтовым, который по образованию был вообще-то санитарным врачом, но зато имел большие амбиции и партийные связи в верхах.

И хотя в первые послевоенные годы С.С. Юдин продолжал вести привычный образ жизни, «подергивая за усы высшую власть», но, проезжая мимо здания НКВД на Лубянке, каждый раз твердил: «Пронеси, Господи!».

Если бы у тебя был выбор, что бы ты предпочел —

исполнение своего желания или внутренний душевный покой,

независимо от того, выполнено ли твое желание или нет?

Подумай и выбери! И тогда у Тебя будет все, о чем ты…

(Энтони де Мелло «Молитва лягушки»)

Наступили послевоенные времена и то, на что еще вчера власти просто закрывали глаза, сегодня стало неприемлемым для возрождаемой партией «зашоренности» и тотальной идеологизации всех сторон жизни. Народ, увидевший Европу, необходимо было вернуть в ГУЛАГ. Несмотря на огромную популярность Юдина, его несомненный научный авторитет и международное признание, машина репрессий не пощадила академика. В 1948 г. он попал под каток очередной чистки руководящих кадров.

В те годы люди обычно исчезали ночью, без шума и лишней огласки. Подъехал «воронок», сотрудники органов, понятые, обыск, опечатанные двери квартиры… и все. Наутро испуганные взгляды молчаливых соседей да шепот на работе: «Подумать только! А смотри, как искусно маскировался — враг народа». Но умолчать об аресте Юдина было просто невозможно. Слишком популярным был главный участник разыгрываемой властями драмы.

Мифов о причинах и участниках событий в институте Склифосовского тех времен много. Но это только мифы. Верить в них или нет — дело личное. История любит документы, хотя и здесь не все просто. Что-то можно «придержать», что-то — «неожиданно» обнаружить, что-то — уничтожить.

В 2003 г. родственник С.С. Юдина, хирург-проктолог И.Ю. Юдин, запрашивал ФСБ России (письмо датировано 14 марта 2003 г.): «Кто и по какой причине донес на С.С. Юдина?». В ответ было получено: «Сообщаем, что указанные Вами сведения документами дела не подтверждаются» (Управление регистрации и архивных фондов. Центральный архив. 04.04.2003 № 10A-Ю — 335. Москва).

Можно по-разному расставить акценты или трактовать события в соответствии с изменением генеральной линии. Только спустя много лет, изредка, да и то чаще в мемуарах участников событий тех лет или в стенограммах выступлений на съездах и конференциях, по небрежности редакторов все же проскакивали отрывочные сведения о трагических годах жизни С.С. Юдина. Но везде чувствовалась какая-то недосказанность, неискренность, а иногда и просто желание приукрасить действительность или уйти от прямого ответа на каверзный вопрос.

Так, в «Медицинской газете» в год 110-летия со дня рождения С.С. Юдина была опубликована небольшая статья доцента А.В. Русакова, посвященная анализу картины художника А. Лактионова «После операции», написанной уже после смерти Юдина. На картине хирург изображен в окружении учеников-соратников — Д. Арапова, А. Бочарова и Б. Розанова. Нет на картине только одного ученика — Б.А. Петрова. А поскольку сюжет полотна напоминает тайную вечерю, то всем стало ясно, что «Иуда» не изображен.

Косвенным подтверждением точного «попадания картины» в цель стало то, что ее не приобрели ни институт Склифосовского, ни Академия медицинских наук. Так и хранится она в запасниках Третьяковской галереи.

И только в 2001 г. И.В. Кузьмин опубликовал в интернет-издании «Новый хирургический архив» фундаментальную работу, основанную на реальных документах и рассказах реальных участников тех событий, посвященную годам преследования властями выдающегося хирурга-академика.

Так что вернемся к трагедии, начавшейся 1948 г.

Начали «органы», как всегда, с обработки его окружения. Многих сотрудников института Склифосовского вызывали на Лубянку для беседы, в ходе которой открыто предлагали дать компромат на шефа. В квартире Сергея Сергеевича были вмонтированы подслушивающие устройства. «Собираются, притаиваются, наблюдают за моими пятами, чтобы уловить душу мою... Приготовили сеть ногам моим, выкопали передо мною яму…». (Псалтырь 55, 7; 56, 7).

Академик был арестован 23 декабря 1948 г. Ему позвонил нарком здравоохранения генерал-полковник Н.А. Смирнов и пригласил на очередную консультацию «наверх». Как обычно в таких случаях, за ним прислали правительственный лимузин. Но он доставил Юдина не к больному, а прямо на Лубянку. Вслед за ним туда же привезли его любимую хирургическую сестру — Марину Голикову. При обыске в ее квартире были обнаружены труды Бухарина, Мережковского, Пшебышевского, Данте, Ницше, отрывки рукописей и переписки Юдина.

Народная молва распространила версию, что поводом для ареста послужило наличие в его кабинете картины с изображением коронации Александра III. Но это только молва. Ему было предъявлено обвинение по статьям 58–1 «б» и 58–10, часть 2, УК РСФСР, как «врагу Советского государства, снабжавшего английскую разведку шпионскими сведениями».

Повод для таких серьезных обвинений Юдина, по мнению властей, был весомым. Дело в том, что в 1948 г. у советских контрразведчиков случилось несколько крупных провалов «на английской линии». Последовала тщательная проверка всех, кто был в контакте с англичанами. Всплыло дело Натальи Водолазовой, переводчицы Чоллертона, корреспондента Dajly Telegraph and Morning post в Москве. Она была арестована еще в 1943 г. за содействие своему шефу в сборе секретной информации. И в этом деле контрразведчики обнаружили фамилию Юдина. Этого оказалось достаточным для того, чтобы в 1948 г. обвинить его в том, что тогда (5 лет назад!) при встречах с англичанином (союзником по антигитлеровской коалиции!) Сергей Сергеевич излишне подробно описывал ему свои поездки на фронт, рассказывая о потерях и характере ранений красноармейцев. Он якобы даже показывал топографические фронтовые карты, подаренные ему фронтовыми генералами. Но на самом деле С.С. Юдин рассказывал Чоллертону только о методах использования кадаверной (трупной) крови.

Раз делом занималась контрразведка, то оно сразу было засекречено. Поэтому в целях секретности и сам С.С. Юдин был обозначен как «арестованный № 7».

После ареста его имя мгновенно исчезло со страниц учебников, монографий. Были «заморожены» публикации в журналах и сборниках. Библиотеки выполняли секретное указание по уничтожению книг с его именем. Сама память о нем должна была исчезнуть. Но что делать с научным наследием?

Достоянием истории стал один из эпизодов низвержения вчерашнего кумира. В начале 1948 г. С.С. Юдин как раз закончил работу над монографиями «Этюды желудочной хирургии» и «Восстановительная хирургия при непроходимости пищевода». Гранки книг находились в его рабочем кабинете. После ареста автора тогдашний министр здравоохранения Е.И. Смирнов вызвал к себе его учеников Б.С. Розанова, Д.А. Арапова и Б.А. Петрова и объявил: «Юдин шпион, его арестовали, и навсегда. А книги надо выпустить, беритесь за дело». Идеальное решение партийного чиновника. Зачем добру пропадать!

Известно, что Д.А. Арапов и Б.С. Розанов от такой низости отказались. А вот Б.А. Петров — нет. Зачеркнув имя Учителя, он начал переделывать рукопись по хирургии пищевода под себя. Красноречивый факт, не правда ли?

Самый популярный хирург СССР с мировой известностью был в одночасье предан забвению. Сотрудники МГБ организовали в клинике собрание трудового коллектива, на котором требовали отказаться от него. Состоялось и партийное собрание, на котором директор института Б.В. Нифонтов и сотрудник Б.А. Петров всячески «клеймили» С.С. Юдина как английского шпиона и врага народа. А вскоре после собрания Петров и вовсе переселился в кабинет Юдина и назначил себя главным хирургом института.

От С.С. Юдина отвернулись все. Верность сохранил только проф. Б.С. Розанов, который не отказался от учителя, хотя и он в дальнейшем, чтобы избежать ареста, был вынужден вести себя очень осторожно.

При обыске у С.С. Юдина изъяли письма английского посла, листовку партии кадетов, манифест к Всероссийскому крестьянству ЦК эсеров, статью опального К. Радека. Следствие проводил полковник Комаров, заместитель начальника следственной части по особо важным делам.

Сначала Юдин, по обыкновению, попытался удивить министра госбезопасности. И на первом же допросе у Абакумова сказал, что является кадетом и не любит советскую власть. Но эпатаж академика не подействовал. По приказу заместителя Берии Абакумова следователь-полковник при первом же допросе, для начала диалога, сильно избил Сергея Сергеевича, выбил ему зубы, заставил раздеться донага, лечь на пол и угрожал избить резиновой палкой. Допрос продолжался по так называемой конвейерной системе в течение девяти суток (следователи менялись, не давая заснуть арестанту).

Одновременно в Бутырках «прессовалась» арестованная соратница Юдина, медсестра Марина Голикова. Следователи требовали от нее показаний о преступной деятельности бывшего профессора Юдина, угрожали «пороть резиновыми палками, посадить в тюрьму дочь и мужа-жида». Ее убеждали, что Юдин во всех преступлениях уже давно признался. «Знаем, как он оперировал — выпускал кишки». В конце концов операционную сестру вынудили признать факт антисоветских разговоров С.С. Юдина с академиком И.В. Давыдовским и подписать другие обличающие показания.

После этого ее отправили в Карагандинскую область. Год и десять месяцев просидела она в лагере, затем оставалась в ссылке. Впоследствии М.П. Голикова не находила себе оправдания в том, что не выдержала испытаний и оговорила академика ради единственной дочери. В июне 1952 г. она направила Генеральному прокурору СССР опровержение. В апреле 1953 г. Марину Петровну освободили по амнистии. Официально же дело против нее за отсутствием состава преступления было прекращено только в 1957 г. Но это было уже потом.

Тем временем С.С. Юдин находился в тюрьме. Долгие допросы сопровождались пытками и моральным унижением. Садисты-следователи били его по лицу, зажимали щипцами ресницы и сворачивали веки в трубочку. Боль была нестерпимой. Арестованного изощренно обрабатывали, не давая отдыха. Негодяй Абакумов обещал переломать самое дорогое — кисти рук, рабочий инструмент хирурга.

Физическое воздействие сочетали с психологическим. Угрожали семье «до седьмого колена», грозили сдать любимую внучку Галю в детский дом.

В результате избиений и запугиваний Юдин подписал предъявленные ему обвинения. Он признался в том, что он, будучи убежденным кадетом, враждебно относился к Советской власти. Ему также вменялось, что еще в 1936 г. он установил преступную связь с английским разведчиком Чоллертоном, который связал его с бывшим английским послом в Москве Керром.

К обвинению приплели и то, что во время войны Юдин познакомился с главным хирургом британского флота адмиралом Гордоном Тейлором и главным хирургом американской армии полковником Катлером. И подумать страшно — академик общался с послом США Аверелом Гарриманом, женой Черчилля и другими видными людьми. И уж совсем преступным для запуганных властью советских людей было письмо С.С. Юдина Уинстону Черчиллю с поздравлением с Рождеством и Новым годом, а бесспорным подтверждением того, что профессор — шпион, был ответ на поздравление от британского премьер-министра с благодарностью и сообщением об избрании Юдина членом английского Королевского общества хирургов.

Особенно раздражающим и выходящим за рамки понимания было обращение Сергея Сергеевича к английскому послу Керру с просьбой связаться с В.С. Молотовым для ускоренного продвижения проекта по давно назревшей реконструкции института Склифосовского. Этого советскому человеку власти простить не могли. Это ведь измена Родине и шпионаж! Но… чего-то все же не хватало.

Может быть, контрразведчики разобрались в истинных причинах провалов советской агентуры по английской линии, а может, все-таки свою роль сыграла международная известность подследственного. Как только за рубежом стало известно об аресте ученого-хирурга с мировым именем, в Лондоне, в помещении английского Королевского колледжа хирургов, был выставлен большой портрет Сергея Сергеевича с соответствующими комментариями об отношении к нему коммунистического режима.

Как бы то ни было, но после «псевдопризнаний» и реакции мировой общественности содержание заключенного улучшилось. Его перевели в тюрьму в Лефортово. Перестали избивать и мучить многочасовыми допросами. Там, в Лефортово, на листках туалетной бумаги Сергей Сергеевич создал очерк о работе в санатории Захарьино.

В тюрьме С.С. Юдин перенес несколько тяжелых приступов стенокардии. Весной 1949 года в течение 3 месяцев он резко ограничивал себя в приеме пищи. Не ужинал, в обед ел очень мало. Периодически в течение 2–3 дней не принимал пищу, а пил только сладкий чай. На обрывках газет обломками карандашей, полученных в результате длительной голодовки, Сергей Сергеевич написал, без литературных источников (по памяти), замечательную книгу «Размышления хирурга», на 332 машинописных страницах. (Книга была издана только через 14 лет после смерти автора). Здесь же, в тюрьме, он продолжал разрабатывать проблему переливания трупной крови. На склеенных жеваным хлебом кусках «курительной» бумаги он по памяти написал монографию «Двадцатилетний опыт заготовки, хранения и трансфузии посмертной крови».

Следствие затягивалось. Версия о шпионаже окончательно потеряла актуальность.

Тогда в деле С.С. Юдина стали отрабатывать новую линию — «заговор маршалов против Сталина». Ему вменяли в вину связь с некоторыми крупными военачальниками (маршалами Вороновым, Коневым, Толбухиным, генералами армии Щаденко и Жадовым, генералами Богаткиным, Ротмистровым, Ляминым и др.), с которыми у него действительно были дружеские отношения. Все они были пациентами профессора Юдина, а также друзьями по охоте и рыбалке.

Особенно высоко Сергей Сергеевич ценил дружбу с Г.К. Жуковым, с которым лично познакомился в 1944 г. на фронте. Он считал его военным гением России, выигравшим войну, и приравнивал по таланту и роли в истории к А.В. Суворову. Впрочем, так считал не только Юдин. Так считал народ СССР. Это и бесило Сталина.

Арестовать Жукова подручные Сталина не осмеливались, но МГБ кропотливо собирало на маршала компрометирующие материалы. Многих известных людей допрашивали. Так, именно по делу Жукова были арестованы генерал-лейтенант В.В. Крюков и его жена — известная певица Лидия Андреевна Русланова.

Юдина пытались заставить дать необходимые показания на Г.К. Жукова, но получить их от хирурга следователям не удалось. (Об этом академик сам поведал в узком кругу семьи после возвращения в Москву). Как бы то ни было, но можно предположить, что отказ от показаний на маршала спас Юдину жизнь, если не во время следствия, то потом — точно. Маршал Жуков пережил Сталина, умершего в 1953 г. И, без сомнения, ознакомился с досье на себя, и с его фигурантами, и с их показаниями… А нрав у маршала был крутой. Да и времена были суровые — сегодня я, а завтра ты.

В общей сложности в московских тюрьмах С.С. Юдин провел три года и три месяца. Суда над ним не было. Итог следствию подвел протокол № 12 Особого совещания при министре ГБ СССР от 13.03.52 г. «За преступную связь с иностранцами и антисоветскую агитацию — сослать в Новосибирскую область, г. Бердск, сроком на 10 лет, считая срок с 23 декабря 1948 г.». Отправляя академика в ссылку, в министерстве госбезопасности взяли расписку, что он будет молчать обо всем, что происходило после ареста.

Поездка в ссылку для обвиненного в таких «тяжких» преступлениях была необычной (как и многое другое в этом деле). В купе мягкого вагона с Юдиным ехали его жена и сопровождающий офицер. По приезде в городок Бердск Новосибирской области Юдиных разместили в добротном бревенчатом доме № 62 по ул. Советской в ста метрах от берега реки Оби, и сразу же на его счет перевели 100 тыс. рублей — Сталинскую премию, присвоенную ему еще в 1948 г. во второй раз. Удивительно и то, что осужденному хирургу сохранили государственные награды и звание академика.

Вначале заниматься хирургией, а тем более выезжать в Новосибирск ссыльному врачу не позволяли. Однако ведущий хирург Бердска Г.П. Бадьин разрешил ему оперировать. Впоследствии Сергей Сергеевич даже стал штатным сотрудником Бердской больницы, но ввиду отсутствия вакансий в хирургическом отделении ему пришлось переквалифицироваться в онколога. И академик стал работать простым ординатором.

В Бердске С.С. Юдин задержался недолго. Неожиданно появилась возможность перебраться в Новосибирск. Как обычно бывает, в судьбу опального хирурга вмешался случай. Дело в том, что в «Кремлевку» обратился Ф.М. Тур — второй секретарь Новосибирского обкома КПСС с просьбой госпитализировать жену для хирургического лечения по поводу рака желудка. Ответ из Москвы от главного хирурга Военно-морского флота, генерал-лейтенанта медицинской службы, главного консультанта-хирурга «Кремлевки», профессора Дмитрия Алексеевича Арапова был неожиданным: «Зачем? Лучшие в стране хирургические руки у вас, в Бердске». После этого, 19 апреля 1952 г., состоялся первый операционный день ссыльного профессора Юдина в областной клинической больнице Новосибирска. Он с успехом выполнил жене второго секретаря обкома одновременное вмешательство на желудке и венах нижних конечностей.

Ссылка ссылкой, но власть имущим жить тоже хочется! Вскоре он прооперировал и жену председателя облисполкома. Начальства в Новосибирске оказалось немало, поэтому нужно было как-то узаконить статус хирургического гастролера. Выход был найден. В июне Юдина уже официально утвердили консультантом областной больницы по хирургии, но жить ему, согласно приговору, приходилось в Бердске. Сергея Сергеевича привозили на операции в областную больницу в тюремной машине, а это все-таки более 60 км в один конец и не по автобану. Так какое-то время и продолжалось. Правда, недолго.

Сибирь всегда славилась определенной оппозицией к центральной власти. Среди местной партийной и даже «кагебешной» верхушки было много людей, чем-то неугодных (или неугодивших) Москве. Их центральные власти и старались держать от Москвы подальше. Такая своеобразная ссылка на свободе. Поэтому на многие грозные приказы московских властей они часто смотрели сквозь пальцы или просто саботировали их. В итоге Юдин вскоре стал числиться на поселении в Бердске, а жил в Новосибирске на квартире, в 12-метровой комнатке, в семье родителей Е.С. Кролевец, студентки медицинского института. К августу 1952 г. у него было уже 8 операционных дней в месяц, в каждый из них он успевал выполнить по 5–8 операций. Правда, ежемесячно приходилось отмечаться в Бердском отделе МГБ. Но это — мелочи.

Вести из Москвы не радовали. Перспектива возврата в столичный институт не прослеживалась, и Сергей Сергеевич стал подумывать о будущем. Он почти смирился с судьбой. В послании сестре он писал: «Положить остаток дней своих для культурного развития этого края — тоже соблазнительная и весьма почетная задача. Жена тоже весьма склонна и мысленно настраивается на окончательное поселение в Сибири, поскольку теперь мы вместе, неразлучны, а с пользой дожить свой век везде можно…».

Может быть, и стал бы Юдин сибиряком, но в оппозицию к нему стали многие новосибирские коллеги-врачи. Они почуяли конкурента, и не просто конкурента, а того, кто способен стать лидером. Успехи ссыльного хирурга им совсем не нравились. Особенно он раздражал нового главного врача онкологического диспансера В.Г. Фукса, который всячески пытался умерить активность Юдина. Поток больных к нему искусственно сократили до минимума. Исключили любую возможность заниматься научной работой. Ректор медицинского института Г.Д. Залесский, известный своей открытостью и доступностью даже для студентов, так и не решился встретиться с опальным ученым-академиком. Юдин дважды безрезультатно прождал его в приемной.

Заведующие кафедрами медицинского института под угрозой репрессий запретили студентам общаться с ним. За непослушными студентами шпионил доцент кафедры хирургии Д.В. Мыш, который заходил в операционную и выводил зрителей-студентов, когда там был Сергей Сергеевич. Такое рвение доцента особо омерзительно, если учесть, что Д.В. Мыш — сын профессора В. М. Мыша, которого в академики АМН в свое время провел именно С.С. Юдин.

Вот она, врачебная коллегиальность, академическая солидарность и верность факультетскому обещанию, не на словах, а на деле. Скорее здесь применим уголовный закон: «Умри сегодня ты, а завтра я». А в общем-то, на что пенять? Вся страна была одним большим ГУЛАГОМ.

Правда, было и исключение. К С.С. Юдину в ссылку не побоялся приехать замечательный латвийский хирург академик П. Страдынь! Но все же все это выглядело несколько странно. Партия и Министерство госбезопасности благословили работу С.С. Юдина в Новосибирске, а врачи все ждали или делали вид, что ждали, мнения Москвы. В одном из писем к другу и единомышленнику профессору А.Г. Савиных Юдин так характеризовал ситуацию: «В то время, как очень многие партийцы проявляли ко мне максимум внимания и сочувствия, мне пришлось пережить острейшее горе и обиду, видя равнодушие и трусость… Я, разумеется, не слишком осуждаю людей за их сверхбдительность, выражавшуюся лишь в том, что они избегают со мной встречаться, точно так же трудно осуждать людей за то, что они по своей природе трусоваты — уж какие есть!».

Помудревший ссыльный профессор решил не обострять ситуацию в областном центре, возвращение в Бердск его явно не прельщало. Друзьям он тогда писал: «Пока же местные больничные начальники и руководство медицинского института решили, что, не получая каких-либо прямых директив обо мне, в смысле расширения моей деятельности, будет благоразумней сузить ее, чтобы таким образом проявить свою служебную бдительность…».

В 1952 г., в октябре, Сергей Сергеевича зачем-то привозили в Москву на два дня в сопровождении офицера Министерства госбезопасности. В порядке исключения ему даже разрешили присутствовать на похоронах своего друга, известного хирурга профессора А.Д. Очкина. Но московские коллеги дружелюбия к Юдину не проявили. На кладбище Сергей Сергеевич приехал один, стоял в стороне, в старенькой солдатской шинели, небритый и похудевший, безутешно плакал. Никто из участников похорон к нему не подошел.

Такова жизнь. Мудрые японцы тонко подметили это в своих хокку, они пишут: «Следуя по пути Дзен, для всех стану дворником и тогда увижу, кто настоящий друг».

Пользуясь случаем, приездом в Москву, С.С. Юдин добился того, что рукопись его научных трудов попала в ЦК КПСС. Хирург надеялся, что книга заинтересует чиновников и это поможет в пересмотре его дела. Он даже посвятил свою работу готовившемуся ХIХ съезду партии. Кроме того, Сергей Сергеевич собственноручно вписал имя Сталина в число «соавторов» популярного тогда «Опыта советской медицины в Великой Отечественной войне».

К несчастью для ссыльного, 13 января 1953 г. появилось сообщение ТАСС «Об аресте группы врачей-вредителей». Это было очередным ударом судьбы. Все планы ученого сразу рухнули. Он был обречен прозябать в Сибири.

Но и здесь, под шумок дела врачей-вредителей, активизировались «заклятые» друзья. В онкологическом диспансере Новосибирска провели собрание на тему: «О бдительности». Деятельность Юдина была жестко ограничена, ему оставили только один операционный день. Но и в это, крайне ограниченное время, академик исхитрялся выполнять до шести сложных операций на желудке.

Так продолжалось до 5 марта 1953 г., до дня, когда умер Сталин.

«Дело врачей-вредителей» стало разваливаться, а 26 июня уже был арестован Л.П. Берия. Еще через неделю начался Пленум ЦК КПСС по делу Берии.

Быстро выяснили, что врачи вовсе не вредители. Зато следователи МГБ, во главе со своим министром, оказались врагами народа. Чуть позднее начали реабилитацию осужденных. Миллионы заключенных и ссыльных потянулись из мест отдаленных домой.

Уже 4 июля в Новосибирск позвонил заместитель министра внутренних дел генерал-полковник И. Серов с указанием об освобождении 5 июля 1953 г. профессора С. С. Юдина.

Такую реакцию властей принято объяснять тем, что в июне 1953 г. в судьбу репрессированного коллеги вмешался Б.В. Петровский, представлявший новый тип хирурга — партийного организатора-академика, уверенно набиравшего силу и влияние. По общепринятой версии ему удалось связаться с самим Н.А. Булганиным и поручиться головой за С.С. Юдина. Благодаря заботам Б.В. Петровского и Н.А. Булганина дело Юдина было в срочном порядке пересмотрено, а обвинение снято. Пока что — устно.

Утром 8 июля 1953 г. Юдины улетели в Москву.

И 29 июля 1953 г. решением Особого совещания при министре внутренних дел СССР академик С.С. Юдин был полностью реабилитирован.