Процесс по «делу СВУ» был открыт 9 марта 1930 г. в переполненном зале Харьковского оперного театра. М. Мирский (1999 г.) подробно изучил материалы процесса и осветил их в печати. На скамье подсудимых оказались 45 обвиняемых — видных представителей украинской интеллигенции во главе с вице-президентом ВУАН (Всеукраинской академии наук), известным ученым С.А. Ефремовым. Было объявлено, что все они были членами контрреволюционной организации СВУ, цель которой — свержение советской власти в Украине. Обвинительное заключение поддерживал видный партийный деятель А.П. Любченко, который выступал в качестве «главного общественного обвинителя (от ВЦСПС)».

Среди 45 подсудимых было пять врачей — руководитель медицинской секции ВУАН А.Г. Черняховский и члены секции А.А. Барбар, В.В. Удовенко, В.Я. Подгаецкий и Н.А. Кудрицкий. Это были известные в Украине люди, специалисты по теоретической медицине. Обвиняемых могло быть и больше. Во время следствия были арестованы профессора Киевского медицинского института Н.П. Вашетко, М.П. Нещадименко, С.С. Дяченко, А.И. Крупский, Г.С. Руденко.

Александр Григорьевич Черняховский был представителем известной врачебной династии (его старший и младший братья были профессорами-хирургами). Он посвятил себя гистологии и стал видным ученым: известны, например, его тонкие исследования нервных клеток. Как специалист-гистолог он работал в лаборатории испанского ученого, нобелевского лауреата Рамон-и-Кахаля. С 1919 г. профессор А.Г. Черняховский заведовал кафедрой гистологии и эмбриологии Киевского медицинского института.

Владимир Яковлевич Подгаецкий в 1923 г. основал в Киевском медицинском институте кафедру гигиены труда, в своих научных исследованиях много внимания уделял различным проблемам гигиены сельскохозяйственного производства.

Гигиенистом был и Владимир Васильевич Удовенко. Он несколько лет работал в Бердичевском уезде, где занимался главным образом вопросами санитарии и гигиены. В 1923 г. стал профессором, заведующим кафедрой общей гигиены Киевского медицинского института.

Аркадий Алексеевич Барбар и Николай Антонович Кудрицкий были научными сотрудниками ВУАН и одновременно преподавали в Киевском медицинском институте: первый был старшим ассистентом, а второй — профессором. Как и вышеназванные ученые, они в своей практической деятельности не были связаны с лечением больных. Таким образом, на скамье подсудимых оказались врачи по образованию и ученые по роду выполняемой работы, представители теоретических медицинских специальностей. Все они были из старой интеллигенции, которую тогда по указанию партийной номенклатуры считали «буржуазной» и соответственно относились к ней как к чужеродному элементу.

Сотрудники ГПУ, арестовав пятерых украинских ученых-медиков, нашли в их биографиях немало «темных пятен». Так, выяснилось, что Подгаецкий, Барбар, Кудрицкий и Черняховский — в прошлом социал-демократы. Кроме того, Подгаецкий оказался бывшим членом Центральной Рады, а Барбар — сотрудником Министерства здравоохранения Украины при гетьмане Скоропадском. Удовенко в царской России был земским врачом, а Черняховский совсем недавно, в 1928 г., совершил поездки в Берлин и Мадрид.

Правда, уже на суде скороговоркой прозвучали и факты другого рода. Так, адвокат Ривлин сообщил, что благодаря А.А. Барбару и другим товарищам 3 тыс. раненых красноармейцев, оставленных в Киеве после отступления Красной Армии, были признаны гражданскими больными, и никто из них не пострадал. Говорилось о том, что В.В. Удовенко, простой врач до революции, считался крупным специалистом и поэтому в 1923 г. при советской власти получил кафедру экспериментальной гигиены. Приводились и некоторые другие факты, характеризующие подсудимых отнюдь не как «врачей-бандитов». Однако все это суд не принял во внимание: доминировал суровый обвинительный тон.

Обвинение, которое было предъявлено на процессе в Харькове ученым-медикам, названным «членами медицинской группы СВУ», поражало абсурдностью, нелепостью и чудовищной несообразностью. Оказывается, члены медицинской группы СВУ, обсуждая вопрос о том, как относиться к больным коммунистам, решили относиться к ним враждебно и вместо лечения уничтожать их. На предварительном следствии Барбар якобы так и заявил: «Большевики не вызывают жалости и не заслуживают врачебной этики».

«Медицинскую группу» СВУ называли «черным кабинетом», — писала одна из центральных газет «Комсомольская правда». — В «черном кабинете» уважаемые профессора и академики тихонько обсуждали важный и сложный вопрос: как им, врачам, легче и тише уничтожить коммунистов... Вот вы, коммунист, заболели и пригласили врача. По мнению «черного кабинета», заседавшего в Киевском медицинском институте, врач должен явиться к вам, пощупать пульс, посмотреть язык, узнать, с какого года вы состоите в партии …и отправить вас к праотцам. В «черном кабинете» заседали «мягкотелые интеллигенты» и думали: «Что будет мягче и интеллигентнее: травить больных коммунистов ядом или бактериями?»… Эти «мягкотелые интеллигенты» сейчас гнутся перед советским судом. Мягкотелость не помешала им изобрести жесточайшую систему «медицинского террора».

Еще дальше пошла «Правда». Центральный партийный орган заклеймил «всех этих врачей-бандитов» как невиданных доселе преступников, заявив, что «…этой своей террористической свирепостью медицинская группа выделяется среди других групп СВУ».

В ходе процесса обвинение не представило никаких доказательств «медицинского террора» или «террористической свирепости врачей-бандитов», хотя их и вынудили каяться во всех мыслимых и немыслимых грехах. Вот, например, что сказал в своем заявлении суду А.Г. Черняховский: «Я чувствую за собой вину, которая заключается во вредительской политической работе; особенно меня мучит сейчас то, что я был связан с заграничной эмиграцией. Я очутился в рядах врагов трудящихся Украины потому, что у меня националистические элементы играли преимущественную роль над политическими». Таким образом, ни о каком «медицинском терроре» «врач-бандит» Черняховский не сказал ни слова. Не сделали на процессе внятных заявлений о «медицинском терроре» и другие «врачи-бандиты». Однако и сказанного ими было достаточно для обвинения. Не доказательная база, а взятый большевиками на вооружение тезис «признание вины — царица доказательств» стал из-за своей простоты всеобщей нормой уголовного процесса.

Украинский юрист А. Болабольченко несколько лет назад познакомился со всеми 250 томами «дела СВУ» и не нашел там ни одного фактического доказательства преступлений или вины кого-либо из 45 подсудимых, в том числе, разумеется, и пятерых врачей. Ни тогда, в 1930 г., ни потом никто «не обратил внимания», что «врачи-бандиты» по роду своей деятельности не занимались медицинской практикой и, следовательно, даже при желании не могли проводить пресловутый «медицинский террор». Есть веские основания считать, что авторство этого высосанного из пальца обвинения принадлежит самому Сталину. В 1992 г. в архиве ЦК КПСС было обнаружено письмо Сталина руководителям Украины С.В. Косиору и В.Я. Чубарю (Акопов В., 2001).

«Шифром Харьков — Косиору, Чубарю.

Когда предполагается суд над Ефремовым и другими? Мы здесь думаем, что на суде надо развернуть не только повстанческие и террористические дела обвиняемых, но и медицинские фокусы, имевшие своей целью убийство ответственных работников. Нам нечего скрывать перед рабочими грехи своих врагов. Кроме того, пусть знает так называемая «Европа», что репрессии против контрреволюционной части спецов, пытающихся отравить и зарезать коммунистов-пациентов, имеют полное «оправдание» и по сути дела бледнеют перед преступной деятельностью этих контрреволюционных мерзавцев. Наша просьба согласовать с Москвой план ведения дела на суде.

И. Сталин 2.1.30 г. 16-45».

Вероятно, «вождь народов», узнав, что среди арестованных по «делу СВУ» есть медики, тут же и придумал пресловутые «медицинские фокусы, имевшие своей целью убийство ответственных работников». Совершенно ясно, что в медицинской науке «корифей науки» разбирался откровенно слабо, а о том, что в медицине существуют клинические и теоретические специальности, и вовсе, может быть, не подозревал. Никто так и не решился подсказать ему, что абсурдно приписывать попытки «отравить и зарезать коммунистов-пациентов» ученому-гистологу или гигиенисту.

Однако тон обвинениям врачей был задан. И хотя выдержать его на процессе, судя по показаниям подсудимых, не удалось, дело было сделано — всему миру было сообщено о преступной деятельности «врачей-бандитов», которые к тому же подумывали о возможности нарушить «так называемую врачебную этику» и считали возможным осуществить «медицинский террор», — как сказал прокурор Ахматов, — «…использовать медицинскую науку для уничтожения творцов пролетарской революции».

Естественно все врачи были осуждены, а это чудовищное обвинение еще долго тяготело над медициной. Государственной политикой было воспитание у общества ненависти к «буржуазным интеллигентам» и «спецам». Машина пропаганды постоянно клеймила их в прессе, что, естественно, сказывалось на отношении общества к врачам.

Для более полного представления об остроте ситуации уместно напомнить названия некоторых статей, опубликованных врачами и юристами в те годы: «К судебной ответственности!», «К итогам дискуссии о служебной ответственности врачей», «О профессиональной ответственности врача», «Врач, больной и закон», «Ближе к рабоче-крестьянским массам» и др.

Реакция в стране последовала незамедлительно. Еще не кончился суд, не был вынесен приговор, а отклики уже поступали. Например, общее собрание медицинской секции ВАУН приняло резолюцию, в которой решительно отмежевалось от «контрреволюционной кучки» своих бывших коллег, решило исключить «фашистских наемников» из медсекции и настаивало на исключении их из профсоюза и лишении права заниматься врачебной деятельностью. Таким образом, даже коллеги, хорошо знавшие «фашистских наемников» как ученых-теоретиков, выдвинули абсурдное требование лишить их права на то, чем они не занимались, — права на врачебную деятельность, то есть на лечение больных.

Процесс по «делу СВУ» продолжался почти полтора месяца, и 19 апреля 1930 г. был объявлен приговор. Врачи А.А. Барбар, В.В. Удовенко, В.Я. Подгаецкий получили по восемь лет тюремного заключения, А.Г. Черняховский — пять лет, Н.А. Кудрицкий — три года (условно). По тем временам — шел еще только 1930 г. — это было очень суровое наказание.

Почти 60 лет тяготел над именами видных украинских ученых-медиков этот суровый приговор. И только 11 сентября 1989 г. Пленум Верховного суда Украины отменил несправедливый приговор, реабилитировал не только врачей, но и всех, кто был осужден по «делу СВУ».

Дальнейшая судьба тех, кого называли тогда «врачами-бандитами», была не менее трагична (М. Мирский, 1999).

Только профессор А.Г. Черняховский уже в 1934 г. оказался на свободе, но на прежнее место работы — заведующим кафедрой Киевского медицинского института — его не взяли. Он устроился на рядовую должность в «опорном пункте» во Всеукраинском институте экспериментальной медицины в Сталино (Донецк), но позже возвратился в Киев, где работал в отделе экспериментальной онкологии Института экспериментальной биологии и патологии. В 1934–1938 г. он выполнил ряд таких интересных исследований, как, например, по иннервации опухолей, о чем доложил на I Съезде онкологов УССР (Киев, 1938). Умер А.Г. Черняховский в 1939 г.

Н.А. Кудрицкий, единственный из врачей, который был осужден условно, тоже не смог вернуться на работу в качестве профессора Киевского медицинского института. Он зарабатывал на хлеб литературным трудом. В 1931 г. в Харькове вышла его брошюра на украинском языке «Детям — гигиенические условия жизни и труда». Других данных о Н.А. Кудрицком найти не удалось.

Что касается трех остальных врачей, то их судьбу установил А. Болабольченко. Судьба эта трагична. А.А. Барбар, почти отбывший весь срок наказания, 9 октября 1937 г. был приговорен к смертной казни и 3 ноября 1937 г. расстрелян. В эти же дни был осужден и расстрелян и В.Я. Подгаецкий, тоже чуть-чуть не успевший отбыть весь срок наказания. В.В. Удовенко 25 ноября 1937 г., через три дня после того, как окончился его восьмилетний срок, был приговорен к расстрелу и погиб 8 декабря 1937 г.

Можно добавить, что трагичной оказалась судьба и главного общественного обвинителя А.П. Любченко, председателя Совнаркома УССР, который, предвидя неизбежную гибель в застенках НКВД, 30 августа 1937 г. покончил жизнь самоубийством.

Общей тенденцией практически всех дел, инспирируемых чекистами, была зловещая закономерность, когда под крышу одного «дела» собирали как можно больше «соучастников», а затем «отпочковывали» еще несколько дел. Именно таким образом создавался миф о всеобщем заговоре вредителей, что служило подтверждением тезиса Сталина об обострении классовой борьбы, и развязывало руки для повального террора.

«Дело военных врачей»

Среди множества политических процессов, инспирированных чекистами в конце 30-х годов, было и «дело военных врачей», сотрудников Красноярского гарнизонного госпиталя. Обвинение было предъявлено Николаю Агишеву — начальнику кожно-венерологического отделения, Петру Антропову — военврачу II ранга, Вениамину Протопопову — военврачу II ранга, Зиновию Гохлернеру — начальнику аптеки госпиталя, Илье Айзенбергу — невропатологу, военврачу I ранга, Василию Покатилову — комиссару госпиталя.

Врачей арестовали 23 ноября 1937 г. Главным фигурантом в деле был В. Протопопов. Его трагическая жизнь была своеобразным отражением превратностей той эпохи. После окончания в 1916 г. медицинского факультета Томского университета он был мобилизован и отправлен на фронт, где до самого окончания войны работал в полковых лазаретах. Затем судьба забросила его в армию Колчака, а с 1920 г. — в Красную Армию, в Красноярский гарнизонный госпиталь. Он был действительно знающим врачом. За время службы в госпитале ему довелось лечить таких знаменитых людей, как полярники Отто Шмидт и Николай Папанин.

Всего за год до ареста местная газета «Защита Советов» опубликовала большую статью «Юбилей врача», приуроченную к 20-летию его врачебной деятельности. Вот как писали о нем: «Вениамин Николаевич Протопопов — один из представителей старой интеллигенции, немалая часть которой сразу после революции примкнула к рабочему классу, к советской власти. И наш юбиляр на протяжении ряда лет, засучив рукава, активно участвовал и участвует в нашей величественной и созидательной стройке нового общества».

Работа в госпитале и даже статья так и не стали индульгенцией от репрессий. Чекисты имели на этот счет свое мнение: старая интеллигенция должна быть истреблена, в идеале — поголовно. В «деле» была исправлена неточность статьи: после революции Протопопов не только не «примкнул к рабочему классу», но даже служил в армии «верховного правителя» Александра Колчака, и еще в 1933 г. привлекался по делу о контрреволюционной офицерской организации. К тому же и родился он в семье священника, расстрелянного красными на крыльце собственного дома вместе с 16-летним сыном, братом Вениамина Николаевича. Казалось бы, откуда знать об этом чекистам конца 30-х, в хаосе гражданской войны? Однако знали. Этого было достаточно. Так что Протопопов, по сути, был заранее обречен, сито чекистского отбора оказалось для него слишком частым. Немаловажно и то, что большое значение этому «делу» придавали в Москве. Санкционировал арест лично нарком внутренних дел Николай Ежов.

Обыск в квартире Протопопова шел всю ночь. Весь улов чекистов состоял из стопки медицинских журналов, нескольких охотничьих ружей, малокалиберной винтовки и браунинга. Все оружие было наградным за отличный труд на поприще военной медицины.

Обвинение поражает абсурдностью. Оказывается, военные врачи «…по заданию военно-троцкистской организации проводили контрреволюционную вредительскую деятельность в практике лечения военнослужащих и на случай мобилизации готовили совместно с другими участниками этой организации массовое отравление военнослужащих Красноярского гарнизона». Дикая нелепость, конечно, однако НКВД и прокуратуру это не смутило. Машина репрессий жертв, попавших в ее жернова, уже не отпускала.

Изощренно садистским было и наказание семей арестованных неизвестностью. Жена Протопопова, Алевтина Михайловна, упорно писала во все инстанции, пытаясь узнать хоть что-нибудь о судьбе своего мужа. Только в марте 1939 г. она получила ответ из военной прокуратуры: «Сообщаю, что Ваш муж, Протопопов Вениамин Николаевич, осужден и выслан из пределов Красноярского края, без права переписки. Куда и когда он выслан, для нас неизвестно. Военный прокурор Антонов». Но это была очередная ложь.

В архивах сохранилась депеша из прокуратуры СибВО на имя этого Антонова, датированная апрелем этого же 1939 г.: «Срочно сообщите, как разрешено дело по обвинению б. врача Красноярского госпиталя Протопопова Вениамина Николаевича, арестованного с санкции б. ВП 321 т. Варского 23.11.37 г. Ответ дайте в срочном порядке, решение по делу требует ГВП. Военный прокурор СибВО, бригвоенюрист Лиховидов».

Ответ последовал незамедлительно: «Доношу, что Протопопов Вениамин Николаевич Военной коллегией Верхсуда СССР в июле месяце 1938 г. осужден к высшей мере наказания».

Из другого письма под грифом «С. секретно» от 5 марта 1939 г.: «Сообщаем, что Роскин Я.И., Агишев Н.И., Айзенберг И.А, Покатилов В.А., Протопопов В.П., Антропов П.А. и Гохлернер З.М. осуждены Военной коллегией Верхсуда СССР в июле месяце 1938 г. по первой категории. Нач. 1 спецотдела УГБ УНКВД КК старший лейтенант госбезопасности Данков».

Кому и зачем понадобилось это дело? Очевидно, что затевалось оно на самом высшем уровне. Арест санкционировал сам нарком, а судила несчастных врачей не какая-нибудь местная тройка ОСО, а специальная выездная коллегия Верховного суда СССР. Осудили их 14 июля 1938 г., а приговор привели в исполнение в тот же день. В 1957 г. все осужденные по «делу военных врачей» был полностью реабилитированы. Расстрел семерых знающих и умных врачей — «крупная победа» чекистов над своей страной.

«Садист» Плетнев и «Врачи-убийцы»

В 1938 г. возникло громкое дело против «правотроцкистского блока». Тогда в особую группу вновь были выделены «врачи-убийцы» — профессора Д.Д. Плетнев, Л.Г. Левин, И.Н. Казаков и другие, которые, как утверждалось, неправильным лечением способствовали смерти видных деятелей компартии. Так, председатель московского общества терапевтов, редактор журнала «Клиническая медицина» Д.Д. Плетнев был обвинен в умышленном отравлении В.Р. Менжинского, В.В. Куйбышева и М. Горького.

Обвиняемому, профессору медицины Д.Д. Плетневу, было 66 лет. Врачом Кремля он состоял почти со дня Октябрьской революции. К политике не имел никакого отношения. Услугами Д.Д. Плетнева пользовались В. Ленин, Н. Крупская, И.П. Павлов и почти все сановники Кремля. Советская пресса не раз пела ему дифирамбы.

Интерес представляет хроника событий тех лет. Обвинения против профессора Д.Д. Плетнева были выдвинуты не впервые. Еще в середине 1937 г. Д.Д. Плетнев уже был публично объявлен «насильником и садистом».

В газете «Правда» от 8 июня 1937 г. была опубликована большая статья, в которой с необычными подробностями описывалось «зверское насилие», якобы совершенное Плетневым над «пациенткой Б.». В статье приводилось ее письмо Плетневу с такими строками: «Будьте прокляты, подлый преступник, наградивший меня неизлечимой болезнью, обезобразивший мое тело...» и пр. «Правда» рассказывала, будто бы Плетнев, ввиду жалоб Б., пытался посадить ее в сумасшедший дом, а на ее упреки отвечал: «Достаньте яду и отравитесь».

В центральных газетах во всю ширину полосы появились гигантские заголовки, типа «Проклятие тебе, насильник, садист!». Под этими кричащим заголовками была статья (государственной важности!!!), посвященная аморальным действиям профессора П. К нему на прием в качестве больной пришла гражданка Б., и профессор П. в припадке «бешеной страсти» (ему уже было за 60 лет!) вместо оказания г-ке Б. необходимой врачебной помощи «…искусал ей грудь и нанес ей этим тяжелую физическую и моральную травму».

Вот как прокомментировал те события профессор Я.Л. Рапопорт (1988) лично знавший г-ку Б.: «…она (Б.) была репортером одной из московских газет (кажется, «Труд») и иногда приходила ко мне (проф. Рапопорту Я.Л.) как проректору по научной и учебной работе 2-го Московского медицинского института за какой-нибудь информацией. Внешность ее отнюдь не вызывала никаких сексуальных эмоций и даже не ассоциировалась с такой возможностью. Это была женщина лет сорока, с удивительно непривлекательной и неопрятной внешностью. Длинная, какая-то затрепанная юбка, башмаки на низком стоптанном каблуке; выше среднего роста, брюнетка сального вида, с неопрятными космами плохо причесанных волос; пухлое, смуглое лицо с толстыми губами. Один вид ее вызывал желание поскорее освободиться от ее присутствия. И вдруг оказалось, что она — это и есть г-ка Б., «девственная жертва» похоти профессора П., «насильника, садиста!». Узнав об этом, я говорил, что кусать ее можно было только в целях самозащиты, когда другие средства самообороны от нее были исчерпаны или недоступны».

Травля, развязанная в прессе в 1937 г., производила странное впечатление тем, что была напечатана до какого бы то ни было суда над Д.Д. Плетневым. Было совершенно ясно, что подобная статья против высокопоставленного кремлевского врача могла быть напечатана в «Правде» только с разрешения высшего партийного руководства страны. Уже тогда, естественно, возникало подозрение, что речь идет о какой-то большой интриге против Д.Д. Плетнева.

Немедленно, то есть до всякого суда, из невидимого центра было мобилизовано так называемое «общественное мнение», то есть врачей Москвы, Киева, Тулы, Свердловска и других городов. Резолюции проведенных конференций, которые печатались в «Правде», требовали «самого сурового приговора этому извергу».

Дело Плетнева разбиралось на закрытом заседании московского суда (17–18 июля 1937 г.). В те годы в СССР нередко приговаривали к суровому наказанию, вплоть до расстрела, за кражу мешка муки, поэтому можно было ждать беспощадного приговора над «врачом-насильником». Между тем Д.Д. Плетнев был приговорен к двум годам лишения свободы условно, то есть фактически освобожден от всякого наказания. Приговор казался таким же неожиданным, как и обвинение.

Уже через семь месяцев против «врачей-убийц» — профессоров Д.Д. Плетнева, Л.Г. Левина, И.Н Казакова и др. было выдвинуто новое обвинение в сознательном ускорении смерти В.Р. Менжинского, В.В. Куйбышева, М. Горького и его сына. Это было воспринято советской, особенно медицинской, общественностью, в общем-то, уже привыкшей к «острым блюдам» 1937 г., как мрачная сенсация. Сам Д.Д. Плетнев пользовался, казалось бы, огромной популярностью как образованный клиницист с большим врачебным опытом и как ученый, принятый в высших сферах советского руководства. Удивляло и то, что упоминаний о «садисте-Плетневе» и пациентке Б. в связи с предыдущим «делом» 1937 г. в нынешнем обвинении не было. Но это удивляло только на первый взгляд. Пациентка Б. уже выполнила отведенную ей роль. «Садизм» больше никого не интересует. Механизм дискредитации ученого сработал безотказно. У обывателя и без напоминания образ Д.Д. Плетнева стойко ассоциировался с образом человека, способного на аморальные поступки на уровне культуры и извращенно-грязной фантазии как запуганного репрессиями социума, так и авторов обвинения.

Как ни странно, Д.Д. Плетнев признает свою вину. В своих показаниях он сообщил, что эти преступления он совершал по приказу Г. Ягоды (бывшего начальника ГПУ). Выходило, что Д.Д. Плетнев стал террористическим агентом «троцкистско-бухаринского блока» под непосредственным руководством Г. Ягоды, кстати, «палача троцкистов». Так процесс против врача постепенно трансформировался в процесс против его пациентов. Этот прием в дальнейшем будет неоднократно использован в практике МГБ — КГБ.

Можно ли сомневаться в том, что между двумя процессами Плетнева существует тесная внутренняя связь? Почему злая судьба постигла именно этих врачей — Д.Д. Плетнева, Л.Г. Левина, И.Н Казакова — из большой массы их в СССР?

По одной из версий, ответ следует искать в тайне гибели в 1932 г. Н.С. Аллилуевой, жены Сталина. Известно, что она покончила жизнь самоубийством выстрелом себе в висок. Была попытка скрыть эту явную причину смерти даже заменой при похоронах обычной прически Н.С. Аллилуевой зачесом на висок для маскировки огнестрельной раны. Официальной версией, неуклюжей и неправдоподобной даже для дилетантов, была смерть от аппендицита (Рапопорт Я.Л., 1988).

Посвященными в истинную причину смерти были А.Ю. Канель — главный врач кремлевской больницы, Л.Г. Левин и Д.Д. Плетнев. Всем им было предложено подписать бюллетень о смерти от аппендицита, от чего они все трое категорически отказались. Бюллетень был подписан другими врачами. Но Сталин не забыл этого отказа… Обвинение на процессе не было предъявлено только А.Ю. Канель, которая «успела» в 1936 г. умереть от менингита, иначе она, конечно, разделила бы судьбу «врачей-убийц».

По другой версии, чтобы приписать троцкистам террористические акты, надо было изобрести их. С этой целью Г. Ягода был превращен в «агента троцкистов», а врачи — в отравителей. Обвинение в садизме, выдвинутое семь месяцев тому назад, было использовано только для того, чтоб сломить волю пожилого человека и сделать из него послушное орудие в руках ГПУ для готовившегося политического процесса. Понято, что по обвинению в насилии над «пациенткой Б.» Д.Д. Плетневу тогда грозил расстрел. Очевидно, что в июле 1937 г. было достигнуто соглашение, в результате которого Д.Д. Плетнев отделался условным наказанием. Это и есть причина его фантастических признаний на процессе против «троцкистско-бухаринского блока» (Троцкий Л.Д., 1938). По приговору суда 1938 г. Д.Д. Плетнев был осужден на 25 лет лагерей. Он не отбыл этот срок. По официальным данным, Д.Д. Плетнев был расстрелян в Орловской тюрьме в сентябре 1941 г. в числе многих заключенных.

Происшедшее с Д.Д. Плетневым особенно поучительно тем, что подобный многоходовой сценарий будет впоследствии использован и в 50-е годы при подготовке процесса против «кремлевских врачей» и разгроме еврейского антифашистского комитета (ЕАК).

Когда необходимости в изощренных интригах не было, система репрессий работала прямолинейно. Так, 27 августа 1937 г. был арестован директор Института им. Склифосовского, большевик с 1903 г. П.Н. Обросов, талантливый хирург, воспитанник казанской школы, соавтор одного из первых учебников «Частная хирургия». Убежденный старый большевик и революционер был объявлен «врагом народа» и 15 марта 1938 г. на основании приговора Военной коллегии Верховного Суда СССР расстрелян.

Не только известные профессора, но и обычные врачи были репрессированы в те годы. За пять лет (1935–1940 г.) только в Московском мединституте были арестованы 17 студентов. Еще 14 студентов были подвергнуты общественному осуждению и исключены из института.

Пострадали и многие украинские врачи. В августе 1937 г. были арестованы проректор Киевского медицинского института хирург А.Д. Панченко и его жена, ассистент кафедры акушерства и гинекологии В.П. Панченко-Любченко. В этом же году были репрессированы ректор института И.С. Кондрашов и доцент кафедры хирургии И.К. Анистратенко. По ложному доносу осуждены заведующий кафедрой ЛОР-болезней профессор А.М. Пучковский и доцент Э.Э. Кристер.

В диссертационной работе Ю.С. Зальмунина (1951) были приведены количественные показатели обвинений врачей разных специальностей в Ленинграде за 1924–1948 гг. За этот период общее количество возбужденных дел составило 1854, в том числе: против акушеров-гинекологов — 474, педиатров — 378, хирургов — 363, терапевтов — 328, отоларингологов — 56, психиатров — 39, кожвенерологов — 34, невропатологов — 32, инфекционистов — 32. Более 20 дел было заведено на фтизиатров, окулистов, стоматологов. В единичных случаях это были нейрохирурги, гомеопаты, онкологи, эндокринологи, эпидемиологи, судмедэксперты и др. Две трети обвиняемых составили врачи стационаров.

Интересно, что количество уголовных дел, возбужденных за «профессиональные» преступления врачей, прогрессировало до 1937 г., когда оно достигли максимума (262). Позже их число постепенно уменьшалось, и в 1948 г. против врачей было возбуждено 53 дела.

О «врачебных делах» в Северо-Кавказском регионе с 1926 по 1934 г. оставил свои воспоминания профессор П.В. Устинов. За указанные годы было возбуждено 57 дел против врачей. Необычно, что на первом месте по количеству были дела против терапевтов (17), затем — против хирургов (16) и акушеров-гинекологов (15), педиатров (4), а также стоматологов (2). По одному делу было возбуждено против венеролога, невропатолога и судмедэксперта.

По данным К.С. Кечек, за период с 1935 по 1940 г. Ростовская областная судебно-медицинская экспертиза провела 234 экспертизы, связанные с обвинением медработников (208 врачей и 26 фельдшеров) (Акопов В.И., 1999). В 69 случаях это были акушеры, в 31 — гинекологи, в 80 (!) терапевты, в 6 — санитарные врачи и врачи других специальностей (от 1 до 5).

Литература

1. Акопов В.И. Правовые аспекты оказания медицинской помощи в условиях обоснованного риска // Ростовская электронная газета. – 2001. – № 10 (64) www.relga.rsu.ru.

2. Акопов В.И. Медицинское право в вопросах и ответах. – М., 2000. – 204 с.

3. Маслов А. Кто убил Михаила Фрунзе // МВ. – 2002. – № 21.

4. Мирский М. Украинские ученые-медики — жертвы сталинских репрессий // Агапит. – 1999. – № 2. – С. 34–38.

5. Рапопорт Я.Л. На рубеже двух эпох. Дело врачей 1953 года. – М.: Книга, 1988. – 271 с.

6. Сергеев Ю.Д. Профессия врача. Юридические основы. – К.: Вища шк., 1988. – 208 с.

7. Троцкий Л. Случай с проф. Плетневым // Бюллетень оппозиции. – 1938. – № 65.